Это было под Вышками.

Предыстория.

В середине 20-х годов 20 века уроженец д. Бондаришки, Трифон Лукьянович Трофимов, старовер, 1894 года рождения, в результате земельной реформы получил надел земли в 16 гектаров недалеко от бывшей ямской станции «Белая почта» по шоссе Даугавпилс - Резекне. Его земельный участок „Līdaku māja” (в буквальном переводе с латышского «Дом щуки») относился к деревне Кузьмино и представлял по большей части заболоченную местность, поросшую ольхой, лозой, осокой. Соседями были: Гжибовский, Ивбуль, Ионан, братья Петр и Янис Куртиши, Быцан, Игнат Лауский, Папиньш, Мунч, Паладий Воробьев, Сергей, Николай и Иван Осиповы, Алексей и Григорий Никитины. Через дорогу, по прямой метров 400, находился участок земли, относящийся к деревне Василёво, который некогда арендовал отец Яниса Райниса (сейчас там памятный камень).

С помощью брата Анкудина в 100 метрах от шоссейной дороги Трифон Лукьянович поставил дом на два конца и хозпостройки. Верная супруга и помощница его, Мавра Яковлевна, староверка, 1899 года рождения, успевала следить за хозяйством и воспитывать детей. Семья росла, к трем погодкам Мины, Якову и Наталье, с интервалом в два года затем прибавились Федот, Иван, Миропия, Стефанида и Владимир. Две девочки, родившиеся одна за другой накануне войны, умерли младенцами.

Жизнь латгальского крестьянина, вне зависимости от национальной или конфессиональной принадлежности, была однообразной, размеренной и очень предсказуемой. Большой радостью становились религиозные праздники, когда нужно было идти или ехать в храм Божий, принимать гостей или самим навещать родственников и знакомых. Разнообразие в повседневную рутину бытия вносили поездки в уездный город Двинск (короткое и ёмкое название нынешнего Даугавпилса настолько прижилось в людях, что даже сейчас в староверской разговорной речи его можно услышать; поляки, кстати, в своей среде упорно продолжают называть данный город Динабургом с ударением на второй слог). Представление о Даугавпилсе как городе за века настолько распространилось и окрепло в сознании людей, что и сейчас еще житель Дагды, Краславы, Субате или Илуксте, беря автобусный билет, может сказать « до города» или же сосед скажет соседу: « Будешь в городе, зайди в «Диттон», там сегодня скидки на тримеры». Если учесть современное демографическое состояние мелких латгальских городков, возвращающихся к изначальному своему статусу «местечек», то жители вымирающей Латгалии не так уж и не правы.

Итак, посещение города простым крестьянином было делом хоть и редким, но никак не сверхъестественным. Госучреждения, фотоателье, всевозможные «забегаловки» (аналог нынешних кафе), но в первую очередь, конечно, интересовали многочисленные базарчики и лавки, которые принадлежали в основном евреям, и где можно было, поторговавшись, приобрести некий товар или продукты питания. Когда-то, еще каких-то 10-20 лет обратно, эти евреи-разносчики сами ходили по деревням и предлагали всевозможную бакалею, как шутя говорили староверы «шмотки-дротки» (в некогда бывшем губернском городе Витебске точно проживали Шмоткины, возможно существовали и Дроткины; шмоткиным-дроткиным могли назвать неуклюжего, низкорослого человека). Теперь же, открыв лавки в городе и повысив цены, бывшие «кунды» (слово, скорее всего, происходит от латышского kungs) или их дети переориентировались с сельского покупателя на городского. Трифон Лукьянович к своим 45 годам реже стал посещать город, все необходимое можно было найти под боком, в местечке Вышки.

От хутора «Līdaku māja» до Вышек около 5 километров. Это расстояние можно легко преодолеть пешком за час. На лошади значительно быстрее. Лавок множество и здесь еще можно удачно поторговаться, сбив цену. Есть свои хорошие знакомые, «кунды», к которым обычно идешь в первую очередь. Одним из таких знакомцев у Трифона Лукьяновича был Сая (Шая) Мейлах, 1897 года рождения, женатый на Соне (1908г.р.), от которой в 1939г. родилась дочь Эстер.

Сая Мейлах в основном специализировался на пошиве зимней одежды, шубы разных фасонов были его призванием. Однако если хороший человек попросит, то Симка, как его все звали в Вышках и его окрестностях, мог сделать одежду на любой заказ. Детей у Трифона Лукьяновича становилось все больше, они росли, а, следовательно, потребность в портном становилась  более актуальной. Очень часто рачительный крестьянин рассчитывался с портным продуктами питания: яйца, курица, молоко, творог и т.д. Жену и детей привозил на примерки, поэтому можно сказать, что вся семья Трофимовых побывала в доме Мейлаха.

С детства общаясь с многочисленными потомками Трифона Лукьяновича, мы поняли, что политические преобразования того времени его не касались. Точнее сказать, мало интересовали, не были предметом постоянных дум и переживаний. До женитьбы он пел на клиросе в Бондаришской моленной, когда возникла потребность в ремонте храма – дал лес для досок, однако, в совет общины, как сказали бы «к власти» не стремился. Судя по семейной фотографии, Трифон Лукьянович был артиллеристом, а вот в каких армиях и под какими флагами – об этом так никто толком и не знал. Прямолинейность, лаконичность и ярко выраженная личная позиция по любому вопросу - вот, пожалуй, самые главные особенности личности Трифона Лукьяновича, которые в итоге и привели его к трагедии.

Придя к Сае после посевной 1941г. за очередным заказом, Трифон Лукьянович увидел «кунду» очень нервным и растерянным. Слово за слово, завязался откровенный разговор о том, что всех их ожидает в ближайшем будущем. Среди прочих, кузьминским старовером была сказана одна фраза: « Знаю я этих немцев. Побьют они вас, евреев». Возвращаясь домой, подвез на телеге соседа. В дальнейшем, вырванная из контекста разговора, эта фраза будет неверно интерпретирована (переврана) как доносчиками, так и следователем НКВД: распространение паникерских настроений среди советских граждан, восхваление немецкой армии накануне войны, антисоветская агитация.

Страшные дни.

1.

Спустя десятилетия потомки Трифона Лукьяновича, собравшиеся как-то раз в родном доме, пытались вычислить дату, когда же начался ад, страшные дни испытаний и потерь. Выходило по-разному: то день взятия немцами Даугавпилса, то день после. К единому мнению так и не пришли. Обращение к книге генерал-фельдмаршала Эриха фон Манштейна « Утерянные победы» ясности в хронологию событий также не внесло. Проще сказать был конец июня.

В тот июньский день где-то под Даугавпилсом все еще грохотало, ревело, сам воздух был пронизан предчувствием надвигающейся беды. Затем грохот вроде бы приблизился, наверное, бои развернулись под Малиновкой. Вдруг все стихло. Прекратилось и отступление на Резекне разрозненных частей советской армии. Семья Трофимовых села пообедать.

Как всегда, помолились, Трифон Лукьянович нарезал и раздал всем хлеб, Мавра Яковлевна разлила по тарелкам суп и тут… на шоссе раздался трест приближающихся со стороны города мотоциклов. Мальчишки выбежали на улицу.

Дальше все было как в тумане. Один мотоцикл завернул к соседу Ивбулю. Громко постучав в запертую на замок дверь, и увидев безрезультатность быстро открыть дом, немцы подожгли сенной сарай, огонь в считанные минуты охватил хозпостройки, перекинулся на дом, густым дымом заволокло всю окрестность. Еще один мотоцикл пронесся к дому Гжибовских.

Трифон Лукьянович командует собрать пожитки и бежать прятаться в рожь, дом оставляет открытым. Когда семья Трофимовых забегает в рожь и продвигается глубже в поле, возле их дома появляется немецкий мотоцикл. Солдат замечает удаляющуюся группу людей, быстро спрыгивает и дает очередь из автомата по бегущим. Дикие детские вопли раздаются в созревающей ржи.

Девятилетняя Миропия и пятилетний Владимир ранены в ноги. Родители выносят на руках вопящих детей к дому, остальные домочадцы выходят, высоко подняв руки. Немцы держат семью на прицеле, но подпускают. Видимо услышав выстрелы, к дому подъезжают еще мотоциклы. Появляется офицер.

Детям оказывают первую медицинскую помощь. Офицер пишет какую-то бумагу и дает ее главе семейства. Затем показывает на телегу, пасущуюся в поле лошадь, и указывает на город. Шнеля, шнеля.

Дом зачищен, мотоциклы удалились на Вышки. Трифон Лукьянович на лошади повез раненых детей в город. Соседский дом догорает (семья всю войну будет жить в уцелевшей бане). Мавре Яковлевне командовать сегодня вмиг поредевшей семьей.

Как напишет в своих «Воспоминаниях солдата» знаменитый немецкий полководец Гудериан «26 июня… 8 танковой дивизии группы армий «Север» удалось овладеть Двинском (Дугавпилс) и захватить в этом районе мосты через р.Зап.Двина». Про Вышки там также нет никакой информации.

В отличие от войны 1812г., когда немногочисленная гусарская застава, выставленная майором Бедрягой под Вышками, дважды остановила солдат Макдональда, рвущихся через Резекне пройти на Псков и далее на Санкт-Петербург, советская армия не сумела остановить или сколь-нибудь серьезно воспрепятствовать продвижению немецкого вермахта.

2.

Трифон Лукьянович довез детей только до Малиновки, дальше военный кардон не пустил даже с написанной офицером бумажкой. Раненых малюток перенесли на машину и одних отправили дальше в город, глава семейства вернулся домой.

Миропия Трифоновна часто и подробно описывала свое первое «взрослое» путешествие в город. В свои неполные девять лет она почувствовала себя не просто взрослой, но еще и ответственной за младшего братика, который все время хныкал, жался к старшей сестре и приговаривал: « Миля, не бросай меня».

В больнице на Варшавской раненым детям быстро сделали операции и разнесли по разным палатам. Братик Вова закатил такую истерику, не желая расставаться с Милей, что врачам пришлось пойти на уступку и перенести его в женскую палату к сестре. В этой же палате находилась раненая в спину еврейка. Она лежала на животе, отвернувшись от всех к стене, и что-то бубнила. Поздно вечером, в тот же день, ее вынесли из палаты. Откуда-то доносились выстрелы. Из разговоров медсестер маленькая Миропия поняла, что где-то расстреливают евреев.

Трифон Лукьянович вернулся домой хмурым, видимо впервые в жизни всерьез задумался над бренностью своего скоротечного существования в этом мире.

Ближе к вечеру, когда солнце этого длинного, жестокого дня стало закатываться, в дом постучал вышковский «кунда» Сая Мейлах.

В этом месте среди потомков Трифона Лукьяновича всегда вспыхивал спор: одни доказывали, что Симка пришел в тот же день, другие утверждали, что днем позже. Спор так и остался неразрешенным.

Сая Мейлах посоветовался с женой, и вот они решили, что большей опасности подвергаются евреи мужчины, а женщин, стариков и детей «цивилизованные» немцы не тронут. Поэтому он и прибежал прятаться у своего хорошего знакомого. Трифон Лукьянович, изрядно повоевавший в гражданскую войну и знающий о военных действиях разных армий не понаслышке, пытался разубедить наивного портного и показать всю опасность создавшегося положения. Впрочем, предложил обосноваться на сеновале.

Чуть свет, Мавра Яковлевна с дочерью Натальей подоила коров, приготовила еду на день и пошла искать в город раненых детей (супруг довез ее только до военного кардона в Малиновкве). Долго ли, коротко ли шла, искала, спрашивала, главное – нашла. Пока искала, оказалась возле тюрьмы «Белый лебедь», где были раскопаны расстрельные ямы НКВД. Подошла в тот момент, когда достали и опознали тело ксендза. У католического священника на спине был вырезан крест, а руки связаны колючей проволокой. Разумеется, в толпе заговорили про коммунистов и евреев. Вечером вернулась домой и рассказала все, что видела и слышала. Сая выслушал внимательно рассказ и стал порываться идти в Вышки и посмотреть, что там твориться. Едва убедили его Трофимовы поступить разумнее.

На следующее утро Мавра Яковлевна вновь отправилась в путь, только теперь в Вышки, якобы за продуктами. И километра не прошла как встретилась с вереницей евреев, бредущих или едущих на конных повозках под конвоем местных айзсаргов (в отряды самоохраны вступили практически все бывшие айзсарги, это название для людей было более привычным, поэтому зачастую и появившихся затем полицейских и шуцманов также называли айзсаргами; сейчас это создает серьезную проблему для исследователей).

Некоторые конвоиры были хорошо знакомыми жителями Вышек и его окрестностей. Первый из них крикнул: « С жидами не разговаривать!» Остановилась. Стала всматриваться в лица знакомых евреев. Многие из них только кланялись Мавре Яковлевне и махали руками на прощание. Взглядом встретилась с Соней Мейлах, слегка кивнула ей. Она ехала на телеге, обняв маленькую Эстер. Помахала рукой на прощание, прижала руку к сердцу и поклонилась вслед всем уходящим.

К этому моменту рассказа сперва бабушки, а затем хранительницы семейной истории и традиций семьи Трофимовых Миропии Трифоновны слушатели, а в основном это были внуки, начинали плакать, живо представляя себе картину прощания с идущими на смерть.

Но прощание на вышковской дороге было еще не самым жутким переживанием Мавры Яковлевны в тот день. Яма с расстрелянными евреями встретила справа на спуске к местечку. Охранники, опять же все знакомые, крикнули не задерживаться и быстрее проходить.

Вышки в тот момент представляли собой сильно разворошенный улей. Кто-то что-то тащил, кто-то с кем-то делил и ругался. Шел самозахват еврейских домов и имущества. На некоторых лавках уже висели замки новых хозяев, где-то шел дележ награбленного. К обеду Мавра Яковлевна вернулась домой и поведала о еврейской беде в Вышках.

Сая, находясь на сеновале, конечно же видел вереницу уводимых в сторону города соплеменников, но лиц своих родных и близких рассмотреть не смог. Обреченно выслушав рассказ свидетельницы трагедии, он задал лишь два вопроса: « И жена там была?... И девочка?»

И жена, и девочка. Помню, всегда в этом месте комок подступал к горлу и появлялась невольная слеза. А рассказчица, пригорюнясь, продолжала свое печальное повествование.

Засобирался Сая уходить. « Спасибо, Трифон, что приютил. Пойду я в Вышки. Посмотрю напоследок на свой дом. А потом будь что будет». Дождался сумерек и ушел. Через некоторое время узнали, что где-то под деревней Кривошеево его схватили айзсарги.

3.

В тот день, когда Трифон Лукьянович узнал о вышковской трагедии, в нем что-то надтреснуло. Он видел ту, первую войну, видел и знал многое о гражданской войне, но он никак не мог себе представить, что конвоирами, палачами могут стать соседи, те самые люди, с которыми ты только что спокойно говорил, сидел за одним столом, вел какие-то дела. И он понял главное – на месте несчастных евреев может оказаться и он со своим многочисленным семейством…

В 1944г., когда в Латгалию вернулась Советская власть, Трифон Лукьянович испытал на себе соседскую милость. Было два доноса. Было краткое следствие. Был приговор. И смерть, настигшая 14 марта 1948г. в одном из лагерей под Кемерово.

Самая старшая дочь, Наталья, первая помощница матери во всех хозяйских делах, заболела и умерла в сентябре 1945г.

19 мая 1979г. не стало хозяйки и главы семейства Трофимовых Мавры Яковлевны.

27 января 2012г. скончалась хранительница семейных истории и традиций дома  Трофимовых Миропия Трифоновна.

В ночь с 26 на 27 июня 2014г. на хуторе « Līdaku māja» сгорели дом и хозпостройки.

К настоящему моменту почти все дети Трифона Лукьяновича и Мавры Яковлевны ушли в мир иной. Жива лишь Серафима (в обиходе Сима), последняя дочь, родившаяся в 1942г. Живы внуки и правнуки, нарождается поколение праправнуков. Жива память.

Магистр истории Игорь Платонов.